Вы никогда не ездили на Ромодан с Кременчуцкой автостанции? Если приходилось выстоять кассу то сами знаете, что во дворе за старыми перекошенными постройками есть место, где пассажиры решают глобальные вопросы, коротая время до рейсового автобуса. Такова традиция, с ней нужно считаться и если окликнули, радуйся что в тебе видят пассажира надежного и скорее всего интеллигентного. На дворе мокрая осень, а ехать надо. Взбитая очередь под амбразурой кассы томится как вобла на батарее. Автобусы уходят полупустые, но пришибленная домашним бытом кассирша с золотым оскалом упорно жмет билеты. Рядом толкается мужик с лицом хитрого хохла. Короткими кивками он доступно и качественно объясняет кому платить наличные за проезд и как садится в нужный автобус. На него смотрят как на благодетеля и ему это идет. По центру высоченного с трехэтажный дом, неуютного зала ожидания памятником ностальгии торчит казенная пальма. Сквозит как в бочке. Воздух, одежда и пролетарские мысли усердно пропитываются кислым смрадом пива и соленой рыбы. Неся каменные взгляды, движутся хороводы людей по сложнейшим траекториям, чтобы в конечном итоге снова замкнуться на круге. Но солидного пассажира видно сразу. - Гей чоловиче, третьим будешь? Лысый, не оглядываясь, вздергивает левую руку, близоруко щурится на часы и согласно кивает. Вопрошающий восхищенно шевелит гетманскими усами, берет жирного карася под локоток и быстренько сводит с интеллигентно одетым мужчинкой при очках. И все аппетитно потирают руки: - Норма! Светлея лицами гуськом перебегают улицу, возвращаются, уединяются за постройками на прогретых местах и... - Оп-па, вздрогнули! Три незнакомых человека сомкнули пластиковые стаканчики и кривляясь губами наподобие макак из заезжего зоопарка, спешно цедят в себя холодную водку. Выдыхают проказу и каждый твердо давит себе кулаком в нос. И только потом, ежась от сырости, ломают по маленькому кусочку пирожка. Через минуту выглянуло солнышко и степенно расправив плечи все сосредоточенно думают желудками. Вроде бы отпустило. - Ну, я пошел? – Ляпает человек с покупными глазами. - Тю! А обещали, что вы интеллигент. Очки изумленно моргают. Лысый, затрудняясь речью, обращается в сторону: - А поговорить? - Поговорить? Усатый показывает ладони: - Слушай, мы же нормальные люди. Ты будь человеком. - Человеком? - Радуется осоловевший очкарик. Лысый блестит и натужно чистит горло. Он явно собираясь участвовать в дискуссии, но взгляд его поскальзывается дальше и он мудро сдерживается. - Э-э, о чем? И пальцы сами собой ловят в воздухе клавиши: – О жизни. - Ну, хорошо. – Быстро и подозрительно соглашается интеллигентный очкарик. Пролог пропущен. Собрание, как в кинотеатре, твердыми лицами думают в его переносицу. Очкарик с элегантным поворотом головы, дергается холодным дизелем, быстро перекидывает в себя остатки студеной безвкусной водки и строчит как в институте: – Начнем с простейшего. Слово Аверонизм обозначает древнее учение о едином мировом разуме. Это направление в западноевропейской философии возникло в XIII веке, активно развивалось в Парижском университете до XVI века и в некоторой степени снова возродилось в ХХ веке, правда немного под другими названиями. Аверонисты считают, что мертвые души образуют мировой разум и за эту мысль их преследовал даже Ватикан. Современная астрофизика, хотя и частично, но все же подтверждает их постулаты. Вот мы все думаем, а есть ли жизнь во Вселенной? Он морщит брови и давит пальцем в плавленый сырок. В веской паузе чувствуется определение по существу. Тема нравится и все понимают кто здесь самый умный. - Для внеземных цивилизаций наше Солнце должно представлять интерес как звезда, возле которой может быть разумная жизнь. – Бодрится очкарик и тянет в свидетели собутыльников, музыкально пощелкивая пальцами. - Естественным образом, они должны стремиться установить связь с разумными существами? Те быстро соглашаются. - И по идее, они уже давно бы установили связь в ожидании ответа. Но как ни крути, молчание космоса представляет собой научный факт. Да товарищи, это так! Очкарик расправляется и глубоко тянет в себя воздух, приятно охлаждая легкие. Несмотря на мелкие неурядицы, жизнь удалась. - Самым простым объяснением является то, что развитых цивилизаций в окрестностях Вселенной просто нет. Получается, что в процессе эволюции любая цивилизация либо не реализуются совсем, либо очень быстро погибает. Усатый нервничает шеей и закуривает вкусную папиросу. Очкарику для удобства не хватает пьедестала. - Да, разум является изобретением эволюционного процесса, но не следует забывать, что Природа действует методом проб и ошибок. Сама история жизни на Земле, это кладбище видов. А признак эволюционного тупика всегда можно определить по нарушению гармонии у того или иного вида. Как например, гибер.., гипертрофирован-но изуродованные рога и панцири у рептилий мезозоя. – Указательный палец его ходит как шлагбаум. - И тут невольно прослеживается аналогия с самоубийственной деятельностью человечества как указание на его возможный эволюционный тупик. Человеческая цивилизация сама себе копает яму и естественным образом возникает вопрос. Какой вопрос, а? Такой вопрос! Не является ли этот тупик закономерным финалом эволюции всех разумных видов, что и объясняет молчание по всей Вселенной? Аудитория дико косится, ища опору рукам. Добавить им нечего. - Приняв во внимание разум как изобретение Природы, который приводит к закономерному эволюционному тупику, можно объяснить почему мы не наблюдаем космических соседей. И в этой ситуации остается единственная надежда, что разум есть проявление божественного начала. А это позволяет нам вернуться к дискуссии о древнем учении Аверонистов. Ну, я пошел? - Бывай. – Тянуться ему руки. – Мы еще посидим. Очкарик согласно кивает и под углом пересекает подворотню. В это студеное время на отрезке дороги Кременчуг - Ромодан никому не хочется признавать себя дураком.
Valera Bober Sep.23,2008
[color=#808080; font-style: italic]Добавлено спустя 2 часа 45 минут 12 секунд:[/color]
Нэма дурных в родном отечестве
Из серии Провинциальные рассказы
В маленьком городе Кременчуг, затерянном в южных степях, в самый разгар лета обыкновенно стоит жара. Собаки, подметая серыми языками, лениво бродят у подслеповатых ларьков или валяются в пыли под заборами. Коты распластались в подворотнях и косятся на мух, которые нещадно топчут их прижатые уши. На обочинах дорог у железных бочек сидят продавщицы кваса с мокрыми грудями, и очумело пялятся на покупателей, не понимая чего от них хотят. Люди хотят влаги. Всем душно. Всем хочется лизать лед и говорить разговоры. Настроение подогревают выброшенные в окна редкие оранжевые прапорища, следы недавних политических баталий. Их нежно перебирает жиденький ветерок. Но, по всей видимости, ураганы революций давно прошли стороной. И все же окраины забытой Римской Империи, не смотря на суровые уроки истории, не блещут оригинальностью. Толпа жаждет хлеба и зрелищ. Маленький, круглый, лысый и вечно застенчиво улыбающийся начальник детской исправительной колонии прячется в недрах кабинета, добротно прокрашенного серой олифовой краской. Здесь воняет как в погребе и круглый год стоит одинаковая температура. Небрежно царапнув для порядка в дверь, всовывается дежурный прапорщик в отвисших штанах. От жары он весь течет, что делает его похожим на лошадь в прыжке. Глядя поверх головы, он сосет губу и докладывает: - На вулици непорядок. - Н-ну? – Независимо отзывается начальство. Дисциплина в колонии ни к черту. - Ну... проблемы. - С кем проблемы? – Веселится начальство. Ему хорошо, оно уже поправилось пивком. - С народом. – Злорадствует подчиненный. Начальство сдерживает гнев. Оно растеряно. Прапорщик что-то знает. Время идет. Начальство откидывается на стуле и уже с серьезным видом спрашивает словно у тупого: - И шо? Наглая рожа жмет плечами. - Ниче. - Тэк-с! Все самому. Во дворе возникает возня. Смена во главе с начальником, толпой валит к бронированным воротам. На побеленную еще в прошлом веке четырехметровую стену что-то бесцеремонно прибивают юные личности с ярко оранжевыми гребнями. - А ну отойди. Не положено. – Выпучив глаза, выбегает охрана, шумно стуча в асфальт сапогами. Два щупленьких панка замирают на деревянной лестнице, а девчонка постарше, отчаянно щетинится: - Не трогай гад. У нас демократия. Тут же вырастает репортер с огромным фотоаппаратом. Ситуация вырисовывается не простая. Охрана окружает нарушителей, но трогать не решается. Нэма дурных. - Тэк-с! – Начальство примеряясь, трет тугой подбородок. В голову нещадно палит солнце. Глаза озабоченно бегают. На кривой стене висит квадрат, который можно принять не иначе, как за мемориальную доску. Позолоченная надпись сообщает:
В этой колонии в юные годы отбывал свой первый срок почетный гражданин города Премьер Министр Украины Янублядичь Виктор Федоравич
- Ну все, нам жопа! – Проносится у всех в голове. Начальник наливается буряком, готовый взорваться как перегретый борщ, но встретив прозрачные глаза гарнизонного попа Отца Никанора, мгновенно просчитывает в голове сложнейшую политическую интригу и соображает, что назавтра в город запланирован визит премьера, и дабы отвлечь его от разворованной городской казны, ищется стабильный козел отпущения. - Нехилая геометрия. В одно мгновение, сменив вывеску лица и скрутив в кармане дулю, он хитро щурится: - Накось, выкуси. Нэма дурных. После звонка в милицию, почему-то прибывает сам полковник и сняв фуражку, долго протирает ободок. - Незнаю. – Тяжко вздыхает он. – Криминала тут нема. Его милицейский наряд прячется за углом. - Тэк-с! – Мычит начальник колонии. – Я вам сделаю! Звонится в мэрию, но там все срочно уехали в командировку. - Тэк-с! Попросите вы на выборы голосов! К одиннадцати часам спихнуть эту парашу не удается и начальник созревает к тому, чтобы расхлебывать кашу в одиночку. Жара. У демонстрантов потные спины и плохой быт. Это их слабое место. Начальник энергично берет ситуацию в свои руки. - Шо там седня на обед для осужденных? Прапорщик шлепает губами: - Борщ. Шож ище? Начальник укоризненно поводит головой и щелкает пальцами. - Надо побольше витаминов, знаете-ли... Лето в разгаре. - Рожа у него как мурло! – Верещат демонстранты. – У детей украл! - Па-апрашу не тыкать. – Вызверяется начальник в толпу и выкатив глаза, накидывается на дежурного: - Па-ачему грязь на тротуаре? Развели бардак, па-анимаешь! Сержантики резко раскусывают тактических ход начальства и толпой теснят демонстрантов. - Ра-азайдись! Уборка территории. Журналисты настораживаются и целятся фотоаппаратами. Редкие прохожие занимают боевые позиции. Началось. Через полчаса вокруг ограды бродят осужденные подростки с метлами, на всякий случай одетые в новенькую синюю униформу. Они угрюмо тянут тощие шеи и кучкуются. Но любое обсуждение пресекается. В обед внезапно выдается усиленный паек. Сытому бастовать тяжелее. - Что вы их боитесь? – Кричат с противоположного тротуара голодные панки, но свой желудок всегда ближе к телу. Два сержантика выкатывают алюминиевый бидон и каждому осужденному в руки выдается помятая кружка с парным молоком. Благо молокозавод через дорогу. Мемориальную доску на стене будто бы и не замечают. Переулок постепенно заполняется нищими зеваками и голодными слухами. - В Киеве уже заметались! - Губернатора сняли! - Ха! Он же под прызидентом. - Доворовались, рябые! - А в тюрьме сейчас макароны с мясом дают... Пахнет голодным бунтом. Внезапно, плюясь черным дымом, подкатывает военная машина. Откидывается тент и на дорогу спрыгивают солдаты. Появляется молоденький офицер. Толпа угрожающе покачивается. Она готова к отражению атаки. Подчиняясь коротким приказам, бойцы производят красивые согласованные действия и выкатывают полевую кухню. Над толпой прокатывается голодный стон. - Подкуп? За что боролись? – Брызгает слюнями вождь демонстрантов, но голос его тонет в грохоте алюминиевых мисок. Мимо бегут, алчно облизываясь, худосочные панки. Спотыкаются нищие и калеки. Зрелища сегодня было достаточно. Все требуют хлеба. Солдатики выдают по увесистой пайке душистой пшеничной каши, заправленной зажаренным салом. Запах щекочет ноздри и заставляет урчать желудки. Все вспоминают счастливое детство, стучат ложками и сосредоточенно чавкают. На горизонте маячит перемирие. Под одобрительный гул, появляется еще один бидон молока. Жизнь удалась. Незаметно переулок затягивается косыми тенями. На западе засвечивается рваная розовая полоса, что обычно бывает в украинских степях. Сереет. Город окутывает нежный и тихий вечер. Стрекочут кузнечики, предвкушая желанную прохладу. Вдоль обочины, на бордюре сидят люди, тихо переговариваясь о своем, о наболевшем. Кому-то сладко икается. Слышится ленивый смех. Но вот кто-то затягивает мелодичную украинскую песню и нестройно подхваченная, она ласково с перезвоном несется над переулком. Хорошо. Никого не трогая, бродят собаки, доедая брошенную в траву кашу. На утро на месте мемориальной доски зияет пустота с двумя дырками от шурупов. Инцидент считается исчерпанным.
August 06, 2008 Valera Bober
Доступ закрыт.
свернуть
развернуть
закрыть
Чтобы отвечать в темах данного форума Вам нужно авторизоваться на сайте
