Sarabi писал:Люблю гостей принимать дома, а не в кафешках, люблю наш украинский размах... Эх...
Принимать и кормить везде есть кого.... было бы желание (так что по мне не судите).... В любой стране эммигранты кучкуются и многие создают реплику того уклада жизни из которого они привалили....
А на счет жалеть и представлять.... Не надо. Мне кажется нужно либо делать либо нет, но никогда не жалеть и по прошлому не вздыхать.... здоровью дороже.
Добавлено спустя 6 минут 12 секунд:
A85 писал:В результате его дальновидной политики
1. Смешно 2. Смешноватей 3. Еще смешней....... и так по списку вниз.....
Его с днюхой конечно и хорошо что его нету. Дай бог больше таких не будет!
A85 писал:Украина загоняется в долговую яму, при этом
И по ЕГО вине тоже...... Ага....
A85 писал:кто возводит клевету на прошлое - лишает себя будущего
А еще говорят что нет будущего у тех кто не знает своего прошлого..... тоже, ага......
Це минуле переписували вісім раз. Але є такі речі незмінні і написав про них Маяковський. Називається - "Что такое хорошо и что такое плохо" И согласно цій книжці - плохого там набагато, більше ніж хорошо. З цього і виходимо. З двох речей. По перше - в Україні така штука, як " Великую Славу на все времена, пока жив Русский народ!", потрібна,але не дуже і без неї жити можна. По друге - ця штука ефемерна - тобто не кажи про себе, нехай скажуть інші. А тут ми бачимо все навпаки. Да і Сталіністів на форумі навіть менше, ніж очікував. І це добре, коли всі розуміють різницю між славою русского народу і необхідністю їсти від голоду дітей.
Добавлено спустя 3 минуты 2 секунды:
Да і скажу, що отримав мій дід - пулю під Кенигсбергом від німців
Кстати, как-то читала статью про Северную Корею. Начала вроде так, из бубнового интереса, а потом как поперло...интересно, если бы не перестройка, как бы сейчас в наших глазах выглядело то, что сейчас осталось в пионерских воспоминаниях???? Был ли это необходимый этап, без которого страна не смогла бы сделать рывок, или ******???? На всякий случай, если кому будет интересно выкладываю под спойлером: [spoiler=Показать / Скрыть текст] Андрей Ланьков: Я коротко, примерно в течение пятнадцати минут, изложу, что сейчас происходит в Северной Корее. А потом мы с вами начнем разговаривать. Меня попросили коротко рассказать о том, что там происходит в последнее время. Говоря о Северной Корее, необходимо очень четко разграничивать два периода северокорейской истории: это периоды, условно говоря, кимирсеновский и кимченировский. К этим людям разграничение это особого отношения не имеет. Более того, смерть Ким Ир Сена в 1994 году используется в качестве грани между двумя этими периодами, в основном, по соображениям практического удобства, потому что реально «кимирсеновский период» северокорейской истории закончился, когда сам Ким Ир Сен был еще жив, за несколько лет до его смерти.
До начала 1990-х годов Северная Корея являла собой максимально контролируемое государство. Это было государство, в котором почти полностью был уничтожен частный сектор (настолько, насколько это было физически возможно). Например, в сельской местности позволялось иметь приусадебные участки не более 100 квадратных метров, в городах – вообще не более 30 квадратных метров. Тотальная карточная система абсолютно на все, практически полное отсутствие частного предпринимательства; почти полное отсутствие частной экономической деятельности. Жесткий контроль государства надо всем, доходящий до каких-то совершенно немыслимых вещей. Например, полагалось пять лет тюремного заключения просто за наличие дома радиоприемника со свободной настройкой. Наличие дома такого радиоприемника – политическое преступление, ведь все приемники страны имеют фиксированную настройку на официальные каналы.
Эта система работала до начала 1990-ых годов, но потом она начала сыпаться – в основном из-за того, что исчезли советские и китайские субсидии, которые во многом эту систему держали. Обнаружилось, что для того чтобы все это работало, нужно кормить целую ораву идеологов и контролеров. Весь следующий период – от 1992 до 2005 года – мы имели почти 15 лет стихийного роста рынка. Когда старая система развалилась, люди обнаружили, что по карточкам им больше не дают ничего. Начался голод, от которого умерло по разным оценкам от полумиллиона до миллиона человек. Лично я склоняюсь к более низким цифрам, к полумиллиону умерших от голода в 1996-1999 гг., но точных цифр нет. Когда начался голод, честная часть рядового чиновничества просто поумирала, а менее честная стала брать взятки.
В условиях голода и коллапса государственного сектора снизу, стихийно начинает развиваться частная экономика. Это не вариант Китая, когда китайское руководство сказало, что теперь можно что-то делать, – и все начали это делать. Это именно стихийный рост частной капиталистической экономики, ее рост снизу. В результате, к концу 1990-ых годов почти вся экономическая деятельность в стране – насколько мы можем судить о ситуации в стране, по которой нет никакой статистики, – оказалась сосредоточенной в новом частном секторе. Люди выращивают, что могут, на частных нелегальных полях, изготовляют все, что можно изготовить, на частных нелегальных производствах. Возникают самые невероятные формы частного предпринимательства, замаскированные под государственные.
Например, я знаю человека, у которого в 1990-е годы была частная транспортная фирма – пять или семь грузовиков, которые он покупал на наличные деньги и ввозил из Китая. Потом он договаривался с местными организациями, чтобы эти грузовики регистрировались как принадлежащие этим организациям, хотя фактически они принадлежали ему и его партнерам. Используя эти грузовики, он торговал солью, цементом, который рабочие воровали с завода и так далее. В общем, шел вот такой рост частного хозяйства.
Государство периодически пыталось его запретить, но это не удавалось, потому что люди, которые должны были исполнять эти приказы, как правило, были куда более заинтересованы в том, чтобы получать взятки. В 1990-е годы произошло то, что я бы назвал «естественной смертью северокорейского сталинизма». Тем не менее, реформ северокорейское руководство решило не проводить – не потому, что оно глупое, наоборот, потому что оно крайне умное. Эти люди ведь отлично понимают специфику своей ситуации. Они понимают, что если попытаются вести себя, как китайцы или вьетнамцы, если они попытаются провести реформу такого китайско-вьетнамского образца, они начнут терять контроль над ситуацией, в первую очередь, над информационной ситуацией. Тогда сведения о процветании Южной Кореи начнут распространяться в стране. Они и так распространяются, но без контроля процесс этот будет происходить куда быстрее.
В Китае люди знают, что японцы и американцы живут хорошо, но китайцев это особо не волнует. Потому что для китайцев что Америка, что Япония – другая страна, другой народ и так далее. А здесь проблема в том, что Южная Корея – формально часть той же самой страны. Причем, в отличие от Германии времен Холодной войны, в Корее даже не пытались заявить о существовании двух наций. Если ты северокореец и публично заявишь, что в Корее сейчас существуют две нации, тебя, скорее всего, расстреляют, а семью отправят помирать в лагерь, то есть сказать такое – немыслимая вещь. Почти такая же немыслимая, как что-то неподобающее сказать о самом Великом Вожде. Официально Южная Корея – это другая половина той же страны. А в случае реформ и послаблений на Севере неизбежно выяснится, что они хорошо живут. А чтобы было понятно, насколько хорошо они живут, скажу: разрыв в душевом доходе между Севером и Югом, как минимум 15-кратный, а возможно и 50-кратный. Это самый большой в мире разрыв, который существует между двумя соседними государствами, имеющими общую сухопутную границу. Поэтому северокорейское руководство считает так: если мы начнем экономику реформировать, это будет страшный удар по нашей легитимности. Китайское руководство не особенно страдает из-за того, что китайцы узнали, что японцы и американцы хорошо живут: ну, живут эти империалисты хорошо, и ладно. В Корее так не получится.
Более того, с точки зрения правительства, распространение капитализма снизу потенциально является очень серьезной угрозой. Во-первых, через рыночную систему распространяется опасная информация о внешнем мире – отчасти о Китае, но в основном, конечно, о Южной Корее. И, во-вторых, уйдя на рынок, люди выйдут из-под контроля государства. А вся система контроля в Корее основана на одном, достаточно явном предположении: любой взрослый кореец, по крайней мере, мужчина (с женщинами чуть сложнее) в обязательном порядке должен иметь официальную работу. Именно там, на заводе, за ним следят секретарь парткома и стукач – или несколько стукачей и несколько секретарей. Там его воспитывают, гоняют на собрания и прочее. Это очень интересная система, о которой сейчас просто нет времени рассказывать. Я сейчас большую статью заканчиваю о том, как организован этот повседневный контроль. Главное, он возможен только постольку, поскольку человек ходит на официальную работу. Именно поэтому на протяжении всего кризиса государство пыталось загнать людей на работу, хотя заводы стояли. Это было необходимо не для того, чтобы начать производство, а для того, чтобы люди находились под контролем.
Примерно с 2002-2003 гг. положение в стране стало улучшаться. Это произошло по ряду причин, не все из которых ясны. Одна причина очевидна – это резкое увеличение объемов внешней помощи. Три главных донора северокорейской экономики – это США, Китай и Южная Корея. Вторая причина – народ уже как-то научился «вертеться» в новой ситуации, стихийно он к ней приспособился. Как это ни парадоксально, новая стихийная экономика потихонечку начала работать, начала как-то кормить людей. Возможно, приспособилась и сама система.
В итоге мы получаем новую ситуацию: голода, как такового, нет. Да, есть массовое недоедание, но голода нет, люди из-за него не умирают (по крайней мере, в значительных количествах). То есть экономика стала как-то работать. Например, в конце 1990-ых годов нормальным было, когда поезда опаздывали на пять дней. Учитывая размеры страны, это впечатляет. Теперь поезда стали опаздывать всего лишь на несколько часов. Словом, произошла какая-то стабилизация. И как только она произошла, государство стало стремиться откатить ситуацию назад – в 2005 году в Северной Корее опять вводится карточная система.
Если в европейском массовом сознании введение карточной системы – это признание кризиса, то в Северной Корее все с точностью до наоборот. Тотальная карточная система там существовала с 1957 года, и для любого корейца, выросшего при Ким Ир Сене, возрождение карточной системы – это просто возвращение к нормальному положению вещей. Хотя эта система работает не в полном объеме, но в городах карточки, в общем, отовариваются.
Итак, в октябре 2005 года возвращена карточная система, в 2006 году для мужчин вводится запрет на торговлю на рынке. Именно для мужчин, поскольку это достаточно патриархальное общество, где мужчина – основа всего. Пусть он идет работать, куда надо, то есть на завод. Пускай бабы торгуют – это не так страшно – главное, чтобы он был присмотрен, и в случае чего, чтобы он ответил. Но уже в конце 2007 года вводится запрет на торговлю и для женщин моложе 50 лет. Правда, этот запрет срывается, его просто игнорируют повсеместно. Вообще, очень многие из новых запретов не срабатывают или срабатывают только частично. В конце 2008 года они готовят решение о практически полном закрытии рынков – чтобы рынок работал только три дня в месяц. Это тоже срывается: в последний момент, буквально в последнюю секунду, решение отменяется. И, наконец, в конце 2009 года они проводят классическую конфискационную денежную реформу.
Видите, «операция «Ы» всегда проходит в ноябре-декабре. В конце каждого года правительство готовит какую-нибудь очередную гадость частному сектору – и эту гадость на него обрушивает. Я не знаю, что они к ноябрю этого года приготовят, но, подозреваю, что-нибудь выдумают, потому что последние пять лет без этого не проходило ни разу.
Так вот, в ноябре 2009 года они проводят классическую конфискационную денежную реформу, но с одной очень странной чертой. Реформа конфискационная – обмениваются вклады в пределах 30 долларов на человека – это максимум того, что можно обменять (100 тысяч старых вон). Но при этом деноминация зарплат не производится, то есть зарплата увеличивается в 100 раз реально. Я не экономист, я историк, конфискационная реформа, как я это себе представляю, проводится, чтобы ограничить явную или скрытую инфляцию. Каким образом это сочетается со стократным увеличением зарплат в госсекторе, я не понимаю. Особенно, если иметь в виду, что практически все официально работающие заняты именно в госсекторе. Естественно, что это вызовет резкий рывок инфляции, первые сведения о котором уже появились. В чем тут дело – мне непонятно. Кое-какие объяснения у меня есть, но они слишком спекулятивны и достаточно фантастически звучат, ничего лучшего я выдумать не могу.
Как говорит один мой друг: «Это очень интересная страна, особенно если смотришь на нее из-за ограды посольства». Вот такое идет интересное фехтование государства с обществом, частной экономики с государством. Государство считает, что сохранение его власти несовместимо с рынком, и, скорее всего, оно право в этих своих опасениях.
Эта борьба идет в настоящее время. Сейчас рост этого стихийного рынка до какой-то степени удалось откатить назад, но, видимо, не очень сильно. Опять-таки, сейчас сложно определить; к каким последствиям приведет денежная реформа. Скорее всего, ничего серьезного не произойдет, потому что потеряют, видимо, только те, кто работал с продовольствием и с ширпотребом. То есть с теми товарами, расчеты за которые проводятся в северокорейских вонах. Естественно, что никто не платит за велосипед в северокорейских вонах. Велосипед – это дорогой предмет, а если это новый китайский велосипед, то, учитывая уровень зарплат и престиж такого приобретения, это примерно то же самое, что у нас «Мерседес». Понятно, что за него платят в «настоящей валюте», то есть в китайских юанях. Разумеется, и сбережения обычно хранятся в китайских юанях. Выплаты на рынке недвижимости, который, кстати, сформировался в последние 15 лет, тоже производятся в юанях, а то и вообще в долларах или иенах. Евро формально присутствует, в нем полагается ставить ценники в валютных магазинах, но практически не используется.
Стало практически очевидно, что после долгих и не совсем понятных колебаний Ким Чен Ир принял решение продвигать одного из своих сыновей – видимо, младшего – Ким Чен Уна, в качестве третьего Великого Вождя. В начале января в Корее прошли собрания, где народу было сказано: «Нам опять повезло, у нас опять появился новый гений руководства. Как вы догадываетесь, фамилия у него Ким, но пока мы его будем называть Молодой Генерал – просто и скромно». Соответственно, после реально долгих колебаний и странных задержек, которым у меня есть совершенно авантюрные объяснения, кои не надо принимать всерьез, началось продвижение нового руководителя.
И последнее, что я хотел сказать. Нужно учесть еще одно обстоятельство – то, что в старые времена называли «позицией держав». Реально этих держав три: Южная Корея, Соединенные Штаты, Китай, плюс очень маргинально – Россия с Японией. Все эти державы крайне обеспокоены сложившейся ситуацией. Их беспокоит ядерное оружие и все, что с этим связано, а с другой стороны, их все больше беспокоят последствия возможного коллапса Северной Кореи.
Я бы сказал, что сейчас Северная Корея двояко шантажирует своих соседей. Она угрожает тем, что у нее есть ядерное оружие – вот мы такие страшные, непредсказуемые, возьмем, да и шуганем вдруг. На самом деле, они не страшные – абсолютно предсказуемые и очень рациональные, очень неглупые люди. В последнее время корейские руководители стали делать ошибки – руководство стареет, голова хуже работает, но в принципе, это очень рациональные ребята. С другой стороны, слышны угрозы такого типа: мы еще и развалиться можем, тогда вам совсем плохо будет. И большая часть окружающего мира соглашается с тем, что если они развалятся, будет достаточно плохо. Это одна из причин, по которым Северную Корею активно подкармливают ее соседи: то Юг, то Америка, то Китай.
Сейчас в качестве главной кормушки выступает Китай, и не из-за любви Китая к Северной Корее – никакой любви нет. Общаясь с соответствующими китайскими товарищами, я слышу такой скрежет зубовный, которого вы нигде не услышите по их поводу, но кризис-то Китаю совершенно не нужен. Так что пока все соседи, хотя и в разной степени, заинтересованы в подмораживании ситуации. Только американцев, если все рухнет, «забрызгает» поменьше, вот ядерная проблема для них – головная боль посильнее. Поэтому американцы вроде бы и не против, чтобы все рухнуло, но и не сильно за. А у остальных есть совершенно определенное желание: пусть сохраняется статус-кво, пусть как оно стояло, стоит и дальше. Вот, примерно, такая ситуация. Я очень кратко изложил то, что происходит в этом замечательном месте. Всё.
Борис Долгин: Теперь, скажу, как мы работаем дальше. Сначала мы вопросы зададим, а потом, может быть, будут реплики.
Вопрос: Андрей, в неофициальной части ты упомянул о заграничном образовании для маленькой части детей элиты. Как это началось, какая здесь динамика?
Андрей Ланьков: Началось это в начале 1980-ых годов, идет этот процесс постепенно. Нам известно, что в начале 1980-ых это было несколько человек из Семьи, то есть из семьи Ким Чен Ира и его непосредственных родственников. Это был племенник одной из его жен-не-жен, любовниц-не-любовниц – давайте все-таки будем говорить «жен», племянник его второй жены. Он некоторое время учился в Швейцарии.
Вопрос: У Ким Чен Ира было много жен, он – многоженец?
Андрей Ланьков: Не параллельно, а может быть, и параллельно, потому как по женской части в былые годы у него была определенная репутация. Правда или нет – не знаю, но, в конце концов, это не имеет никакого отношения к историческому процессу, это его личные проблемы. Главное, что нас интересует в его похождениях, – это династийная часть. Племянник Ким Чен Ира учился в Швейцарии, откуда он и бежал. Это единственный побег кого-то из членов Семьи. Это был просто такой шалопай веселый, но, в конце концов, в 1997 году северокорейцы нашли его в Сеуле и пристрелили. Ну, а с начала 1990-ых годов образование за границей для верхушки элиты стало уже нормой. Обычно это были швейцарские школы, но не с пансионом, как часто пишут. Реально детишки живут в посольстве, их под охраной привозят на занятия и увозят обратно. Таких людей немного – несколько десятков. Несколько человек сейчас учатся в одном из парижских университетов, десяток в Швейцарии.
Борис Долгин: У меня есть несколько вопросов. Первый: есть ли основания судить о том, что реальные масштабы стихийного рынка известны корейскому руководству? И вторая часть того же вопроса: в какой степени информация об этом – в негативном или каком-то еще ключе – присутствует в открытой северокорейской печати?
Андрей Ланьков: Начнем со второго – практически ни в какой. Критика этого есть, но крайне неконкретная, в самых туманных выражениях. Если читать официальную прессу, то создается впечатление, что имеешь дело с вполне классической сталинистской экономикой, где имеется центральное планирование, соцсоревнование и все такое. Чтобы понять, что такое северокорейская печать, думаю, будет достаточно сказать, что о денежной реформе от 30 ноября северокорейская печать не сообщила. Вся информация о реформе проходила в виде циркуляров, которые рассылались по всем мыслимым каналам, и в виде объявлений, которые вывешивались на дверях тамошнего аналога Сбербанка. Никакой более публичной информации не появилось.
Вопрос: А как выглядит северокорейская схема средств массовой информации?
Андрей Ланьков: Почти полностью скопирована советская схема. Есть такая «Корейская правда» – это газета «Нодон синмун», орган Трудовой партии Кореи. Есть, так сказать, «Корейские Известия» – газета «Минчжу Чосон», орган Верховного народного собрания, есть корейская «Комсомольская правда», есть корейская «Красная звезда» и есть корейские местные газеты.
Насчет того, насколько руководители знают. Я полагаю, что в принципе – знают, хотя вряд ли имеют совсем уж полную информацию. Ездят Ким Чен Ир и его окружение по стране довольного много, а это очень заметно. Есть такая история: якобы в конце 1990-х годов он в полузакрытом порядке разговаривал с представителями японских просеверокорейских организаций, то есть с представителями этнических корейцев Японии, и кто-то записал беседу на магнитофон. Похоже, что эта запись – не подделка, реально кто-то ее сделал во время беседы, а потом эту запись удалось вытащить. Из содержания беседы совершенно очевидно, что Ким Чен Ир все понимает: он там довольно много говорил о проблемах, связанных с коррупцией, о развале старой традиционной экономики и так далее. Так что я думаю, что картина ему в общих чертах ясна.
Борис Долгин: Следующий вопрос. Беспокойство по поводу собственно ядерного оружия – это одна история. Есть беспокойство по поводу ядерных и ракетных технологий. Насколько эти волнения обоснованы? Что там было в Сирии, есть ли связь с Бирмой, есть ли основания думать, что была связь с пакистанцами?
Андрей Ланьков: С пакистанцами они однозначно работают и обмениваются технической информацией. Фактически работа над ракетами и в меньшей степени над ядерным оружием – это почти что совместная работа.
Борис Долгин: С этим главным пакистанским ядерщиком?
Андрей Ланьков: Да, с доктором Абдул Кадыр Ханом. По поводу всего остального. Вопрос, конечно, интересный. В конце позапрошлого года они опять начали нагнетать напряженность. У них же какая стратегия? – Когда им не дают денег или им кажется, что дают недостаточно денег, тогда необходимо спровоцировать кризис. Пускать ракеты, взрывать бомбы, делать воинственные заявления. Контекст такой: «Мы ужасно опасны. Мы ужасно опасны!» Потом, когда напряженность достигает определенного уровня, необходимо дать задний ход и сказать: «А вот теперь мы готовы разговаривать». Услышав это, мир вздыхает с облегчением, дает помощь, платит, что причитается, и еще больше, и на несколько лет наступает тишина. Последовательность такая: сделал кризис – получил, все успокоились, подождал – опять сделал кризис. Вот такой цикл они разыгрывают. А в этот раз не сработало – очень важное и интересное обстоятельство, кстати. Когда они в этот раз разыгрывали цикл, мне стало ясно, что старые угрозы на американцев и южных корейцев уже не действуют. Но, вообще-то, для них Америка – главная цель.
Голос из зала: Что имеется в виду?
Андрей Ланьков: Имеется в виду все, что они делали с конца 2008 года, когда они начали ругать нецензурными словами Обаму, закрыли два из трех совместных проектов, объявили войну Соединенным Штатам, заявив, что они больше не связаны режимом перемирия. Запустили ракету, объявив ее запуском спутника, взорвали второй ядерный заряд, объявили чрезвычайное положение, сказали, что война начнется через неделю. Вот весь этот цикл, который начался с осени 2008 года и достиг пика в июле 2009 года. Главная надежда была на то, что американцы пойдут на уступки.
При этом стало ясно, что американцы как-то очень спокойно на этот раз отреагировали, и понятно почему. Потому что после предшествующих циклов – 1993-1994, 2005-2006 годов американцам стало ясно, что уступки ничего не решают. В Америке утвердилось такое мнение: надежды на то, что Северная Корея откажется от ядерного оружия, в принципе нет. А если нет надежды, то нет и особого смысла с ними разговаривать. То есть разговаривать, может, и нужно, а вот давать авансы – смысла нет. Давали им деньги только потому, что рассчитывали: таким образом, возможно, удастся сторговаться с Пхеньяном об условиях отказа от ядерного оружия.
Раз стало ясно, что старые аргументы – ракеты и ядерное оружие – не работают, я бы задумался, что на их месте можно еще сделать? Я бы на их месте стал играть с «распространением»: либо реально начал заниматься распространением, либо его, так сказать, симулировать. Симулировать распространение не так и сложно. Если какая-нибудь северокорейская делегация летит в Сирию, Судан или – кто у нас там самый страшный? – в Иран, нужно сделать, чтобы ее обязательно увидели. Нужно, чтобы таинственного и ученого вида северокорейцы садились с ящиками на какой-нибудь спецрейс в Иран, а какой-то корреспондент, «случайно» оказавшийся в аэропорту, «случайно» это снял. Потом таинственные рожи, страшные угрозы в прессе – может быть, помогло бы, может быть, кто-нибудь денег и дал бы. Так что вполне может быть, что они либо будут распространением заниматься реально, либо будут это симулировать, дабы выжать больше денег из мирового сообщества.
Если подумать, а что у них сейчас осталось? Восприимчивость к их традиционным аргументам в Вашингтоне резко снизилась. Ну, проведут они третье испытание – и что? Как сказал по этому поводу один очень высокопоставленный американский товарищ: «Проведут и проведут. Значит, у них будет на пять кило плутония меньше». Так что это перестало действовать. А вот вариант с «распространением» они вполне могут разыграть.
Борис Долгин: А реальная прибыль от продажи оружия, технологий, с этим как?
Андрей Ланьков: Кто ж его знает? Это, конечно, какие-то денежки приносит. Они продают не очень качественную технику, но продают ее тем, кто денег особо не имеет, либо тем, кто по политическим причинам купить такое оружие нормальным образом не может. С ракетами, я думаю, это вполне реально, а вот с ядерным оружием, я думаю, они могут это только симулировать.
Борис Долгин: А история с Сирией чуть-чуть прояснилась?
Андрей Ланьков: Нет. Я думаю, что она до конца не прояснится еще несколько десятилетий. Видимо, был там реактор, построенный с северокорейским участием, а что кроме этого, я не знаю. С Бирмой не совсем понятно. До прошлой осени было очень большое напряжение вокруг Бирмы после того, как там было обнаружено несколько соответствующих объектов. Возникло ощущение, что там идет достаточно активная деятельность, направленная на разработку ядерного оружия с северокорейской помощью, но в последнее время разговоры на эту тему вдруг стихли; по-видимому, это оказалось не так страшно, как казалось.
Борис Долгин: Следующий вопрос. Все-таки хочется услышать объяснение сути денежной реформы.
Андрей Ланьков: О реформе. 30 ноября в 11 часов вывесили объявление, что в стране вводятся банкноты нового образца. Причем обнаружилось, что на некоторых банкнотах в качестве года выпуска стоит 2002 год, а на других 2008 год. То есть они были изготовлены сильно заранее. Все цены, рыночный курс, все тарифы понижаются в 100 раз – два нуля зачеркивается. Зарплаты при этом выплачиваются прежним номиналом, но новыми купюрами, то есть если человека до реформы получал 3 тысячи «старыми», то после реформы он будет получать те же 3 тысячи, но новыми, что фактически означает увеличение зарплат в 100 раз. Обмен наличных денег ограничен 100 тысячами на человека, идет со 100-кратным понижением. Вклады в банках обмениваются по льготному курсу в 10-кратной пропорции. То есть если у тебя было 100 тысяч старых вон наличными, их ты можешь обменять на 1000 новых вон. Но если из них 50 тысяч были в банке – ты их меняешь не на 500 новых вон, как положено было бы при 100-кратной деноминации, а на 5 тысяч. Обмен должны были завершить до 6 декабря.
Григорий Глазков: Значит, если у меня на руках 100 тысяч вон наличными, я за них получаю 1 тысячу вон новыми деньгами? А если у меня 100 тысяч вон на вкладе, я за них получаю 10 тысяч?
Андрей Ланьков: Да.
Борис Долгин: Зачем это было сделано, какие есть гипотезы?
Андрей Ланьков: Есть одна сомнительная гипотеза, не знаю, примете ли вы ее всерьез. Стратегические решения принимает Ким Чен Ир и самое ближайшее его окружение. Его окружение – это люди, закончившие кафедру политэкономии; да и сам он политэкономию заканчивал в начале 1960-ых годов. Они учили советскую сталинскую политэкономию, причем не в лучшем варианте, да и к тому же то, что учили, полностью забыли. Старшее поколение руководства – это ветераны Корейской войны, зачастую имеющие начальное образование. Всю жизнь они прослужили в армии – простые такие ребята. И у меня есть подозрение, что они реально думают, что если увеличить зарплату в 100 раз и при этом еще ввести на рынке строгие меры по контролю за ценами, то им удастся поднять доходы населения. Вот они такие меры и ввели. Ими установлены официальные потолки цен на рынках, предусматривающие не совсем 100-кратное, а, скажем, 90-кратное понижение цен. Например, на начало денежной реформы рис в рознице стоил 2000 старых вон. Его официальная новая цена была установлена на уровне 22-24 новые воны. Они, может быть, искренне считают, что таким образом удастся поднять доходы если не в 100 раз, то очень существенно. Это выглядит совершенно странным, это чудовищная экономическая наивность, но если представить, кто эти люди, я не могу этого исключить. По крайней мере, другого объяснения этой странной мере я найти не могу.
Борис Долгин: Такая гипотеза возникла бы, если бы не слова о том, что госсектор – это все официально работающие люди.
Андрей Ланьков: Это все, но не всё. Все, кто получают официально зарплату, получают ее якобы от госсектора. В результате возникает странная экономическая ситуация: если все это будет проводиться, то к концу этого года мы будем иметь практически прежние цены. Смотрите, сейчас люди разбежались, размечтались – типа «вот мы сейчас велосипед купим», а велосипед улетает в заснеженную высь. Велосипеда нет, а отсюда и расстройство, и обида, и огорчение.
Вопрос: А частный рынок – как он работает? Что это вообще такое – частный рынок?
Борис Долгин: Сначала вопрос о рынке, потом вопрос Гриши о промышленности. И я хотел бы дополнить вопрос о рынке. Скажите, все-таки рынки официально существуют?
Андрей Ланьков: Частично да.
Борис Долгин: В какой степени вот это «уменьшать или увеличивать цену» реально существует?
Андрей Ланьков: Рынки реально существуют, официально. Правда, с кучей ограничений, но эти ограничения сейчас массово игнорируются. Когда спрашивают, на какую страну нынешняя Северная Корея больше всего похожа, то просто нет ответа. Потому что представления о том, что Северная Корея – это такой специфический азиатский Советский Союз – только часть правды, причем не очень большая. Там слишком много своей собственной специфики. Не надо думать, что это – вариант Советского Союза, это не так, хотя какое-то сходство, разумеется, есть.
Так вот, когда я говорю об идеологическом оформлении, это напоминает вариант Советского Союза 1950 года – борьба с космополитами, низкопоклонство и все такое. Отчасти это напоминает также советские 1970-е годы – полного отторжения нет, но и полной веры нет. А вот экономически это похоже на начало 1990-х годов – торгуют все. Что началось? Когда все рухнуло, люди просто вышли на улицы и стали торговать. Рынки существовали и раньше, но они были очень маленькими – существовало место, где люди продавали и покупали товары. Сначала они были оформлены по советскому образцу: прилавочки с крышами и прочее. Но так как количество торгующих северокорейцев выросло не в десятки, а в сотни раз, такой рынок и близко не мог этого вместить. Потом они превратились в площади, огромные пространства, где люди что-то покупали, продавали, что-то чинили и так далее.
Вопрос из зала: Это в рабочее время?
Андрей Ланьков: Естественно, в рабочее время. Про рабочее время – это очень интересный вопрос. Можете его повторить позже?
Так вот. Где-то с конца 1990-х – начала 2000-х годов началось структурное переоформление этих рынков. Для них стали выделять места, более или менее приемлемые, огораживать их заборами, возводить над ними кровлю. Началась реальная аренда мест. Я знаю, сколько стоит такое место, сколько платят за аренду места в 75 сантиметров на рынке, но я не понимаю, платят это государству или коррумпированному директору рынка, который все равно делится и вверх, и по горизонтали. Факт в том, что физически государство такие места для рынков официально выделило. Есть по-прежнему неофициальные рынки, но есть и официальные рынки – там забор, охрана, милиция и самое смешное, что там обязательно есть свой особист. Потому что политическая полиция в КНДР куда шире распростерлась, чем другие аналогичные организации в иных странах.
Вопрос: Вопрос в связи с денежной реформой и с тем, что сейчас вы рассказывали. Какое все-таки соотношение доходов от деятельности в госсекторе или занятости в госсекторе и вне ее?
Андрей Ланьков: Над этим вопросом уже лет пять как бились и бьются лучшие специалисты по северокорейской экономике. Получается, что госсектор для среднестатистической корейской семьи дает, может быть, 20%, может, 30% их общего дохода, с учетом того, что эта семья кое-что получает по карточкам. Если бы не карточки, было бы еще меньше. Но работа в госсекторе, в отличие от любой другой работы, сопряжена еще и с получением карточек – не надо об этом забывать.
Вопрос: А Real Estate? Это связано со структурой доходов?
Андрей Ланьков: Нет, никак не связано. Значит, Real Estate, недвижимость. Изначально, при Ким Ир Сене, было так: некоторая часть домов была в частной собственности. Это дома, которые находились в частной собственности до1950-х годов. Всё остальное, то есть почти весь жилой фонд, считается госсобственностью, включая даже одноэтажные дома на одну семью.
Смена работы невозможна без разрешения властей (это похоже на советскую систему 40-х годов); соответственно, нельзя сменить и место жительства. Человек так жил и жил. Поменять? Но обмен жильем был разрешен только с 1980-х годов, только тогда он получил определенное распространение. А вот в 1990-е годы он начал превращаться в торговлю жильем, замаскированную под обмен. Это то, что в Советском Союзе называлось «обменом по договоренности» или «обменом с доплатой». Эта штука превратилась в обычное дело в Северной Корее. Причем если в советские времена главным был все-таки обмен и хитроумные «цепочки», то в КНДР главной стала «доплата». Вот, примерно так.
Теперь я перейду к вопросу о рабочем времени. Есть одна очень интересная особенность. Дело в том, что северокорейский новый капитализм, как я часто повторяю, имеет женское лицо. Главным источником доходов является женщина. «Что общего, – говорит современная северокорейская шутка, – между мужем и песиком? Оба они бесполезны, но милы. Проводят весь день дома и могут отогнать воров гавканьем». Вот, примерно, такой подход. То есть мужчина, конечно, может получать карточки, но по карточкам продукты он начал получать с 2005 года, а до этого, с 1995-го года он по карточкам получал фигу с маслом. Тем не менее, мужик часто, хотя и не всегда, ходил на работу. Обычно он ничего там не делал, сидел у пустого станка или даже у фундамента станка, потому что в значительном количестве случаев станки просто украли и продали в Китай на металлолом. На работе мужик сидел около станка и курил (они страшные курильщики), трепался о том о сем, а жена в это время торговала блинчиками или шила поддельные китайские джинсы.
Почему это происходило? Потому что у северокорейцев было (и сейчас где-то тоже есть) такое ощущение – они воспринимали кризис девяностых как отклонение от нормы. Им казалось, что дальше все опять будет, как положено: рано или поздно вернется нормальная прежняя жизнь. И если я не буду ходить на работу, а буду торговать, то с меня потом спросят. Это же квазисословное общество, в том варианте, в каком оно было. Сейчас эта сословность отмерла, но до начала 1990-х это было очень важно. Люди думали: «Что тогда со мной будет, если я буду торговать? А так я честно, героически ходил на работу».
Правда, есть большое количество людей, которые ни на какую работу не ходят, но все равно стараются решить этот вопрос с руководством. Есть такса. Там я разные цифры слышал, но в принципе они колеблются где-то около полутора зарплат. То есть ты ежемесячно отстегиваешь примерно полторы твои официальные зарплаты своему начальнику. Получил ты свою зарплату и отдал эту зарплату плюс еще полстолько начальнику, чтобы начальник отмечал в табеле твое присутствие на работе. Таким образом ты помогаешь своей тетке таскать мешки со свежей китайской контрабандой, а формально, по бумажкам, – ты на работе.
Вопрос: Что собой представляет северокорейская промышленность?
Андрей Ланьков: Промышленность рухнула, но, повторяю, статистики никакой у нас нет, КНДР прекратила публикацию статистики около 1960 г. Наиболее распространенная точка зрения такая: между 1992-м и 2000-м годом объем промышленного производства сократился чуть больше, чем в два раза. Промышленность в значительной степени развалилась. Что сейчас живет в промышленности? Там эпизодически живет много чего. Во-первых, это часть военного сектора. Выживают заводы, которые ухитряются получить китайские заказы. Это потихонечку становится все более распространенным явлением. Северокорейских заказов очень мало – в основном, военные и те, что с этим связано.
Есть довольно распространенное, но очень «тихое» явление – о нем не любят говорить – это китайские фирмы на территории Северной Кореи. Сейчас китайская девочка не готова сидеть за швейной машинкой меньше чем за 80-100 долларов в месяц. А северокорейская девушка может за 15, может быть, за 20 долларов в месяц посидеть; а если ей еще шампунь дать раз в месяц в качестве премии, то вообще будет здорово. В приграничных городках КНДР существует некоторое количество предприятий – это в основном легкая
[quote=адвокат Ульянов]A85, ви говорите на різних мовах з писател....[/quote]
Согласно Библии ( это для Вас основной документ.. ), власть сверху дана ( и Сталин в том числе ) - так что вам вообще нельзя возмущаться... Да и вообще для Вас написано, что в завершении Конец ( Апокалипсис ), а конец он и в Африке конец...
не работает должным образом функция вставка ссылки...
добавление кадра из фильма
В США выпустили художественный фильм, оправдывающий Сталина - Mission to Moscow (США, 1943г.) , посмотреть и загрузить можно здесь: http://www.ex.ua/view/1772037?r=2 Кадр из фильма:
Вот еще интересный материал про СССР перед Второй мировой:
гражданин
пенсионер